Александр Афанасьев - Меч Господа нашего-3 [СИ]
Не умея стрелять, не зная, что делать — он рванул туда, откуда меньше всего стреляли и целую ночь бесцельно шлялся по горящему, принимающему обильные человеческие жертвы Грозному. Только наутро — его схватили боевики.
Озверения тогда особого не было, рабов держать было не принято, что делать с пленными — никто не знал. У него отобрали автомат, из которого он не сделал ни одного выстрела — и отправили в горы, как фонд для обменов…
Потом он отказался от своей веры и принял ислам.
Почему он это сделал? Сложно сказать. Он рос без отца, и воспитать его как мужчину было некому. Его призвали в армию — и тот год, который он в ней служил, он не видел ничего кроме унижений и издевательств от дедов. Офицерам на все было плевать — они просто пытались хоть как-то выжить в медленно тонущей в болоте стране. Вокруг происходило что-то непонятное и никто не объяснял им, что происходит. Он видел, как к воротам части подъезжают джипы — и деды выносят цинки с патронами… большую часть денег забирали офицеры, но что-то доставалось и дедам. Их плохо кормили и почти ничему не учили — страна проиграла войну и учить кого-то чему то — было бессмысленно. Потом — их привезли сюда — и бросили на убой.
Чеченцы были совсем не такими.
Он видел, что хотя они живут довольно тяжело и бедно — но в то же время в них есть некое единство, они — народ, сражающийся за свое выживание. В них было что-то такое, что давно утратил русский народ — пьяный, слабый, расхристанный и… разъединенный. Да, именно так. Когда чеченца обижали — сбегались вооруженные родственники. Когда обижали русского… он шел и пил на кухне водку.
Так он принял ислам. Вступил в бандформирование. И даже успел поучаствовать в штурме Грозного, который привел к тому, что русисты как всегда струсили и убрались, оставив Ичкерию свободной…
Тогда же — он взял себе жену. Русскую. Русские в Чечне были на положении изгоев — но его жену не трогали, потому что он был мусульманином и как чеченцы — поддерживал закон кровной мести. Правда, у него не было родственников — но отомстить ведь могут и соучастники…
В двухтысячном, когда русисты вторглись снова — он отправил жену с ребенком в Русню как беженцев. Сам — сражался до конца, отступил в Грузию. Потом — из Панкиссии завербовался и уже в две тысячи четвертом оказался в Пакистане. Там, где исподволь, незаметно организовывался, собирал силы, переформировывался разгромленный Талибан.
За то время, пока он шел по пути джихада — он не стал истинным мусульманином — но он научился искренне ненавидеть и имел собственные мотивы для войны. Он видел, что Запад… и Русня тоже, потому что Русня часть Запада — обязательно проиграет войну. Потому что за ними нет правды. Потому что за ними нет веры.
Звездным часом для него стала встреча с амиром Айманом аль-Завахири, вторым человеком в Аль-Каиде. Она произошла в одиннадцатом году на племенных территориях. Амир говорил недолго, но каждое его слово он помнил до сих пор. Разве справедливо то, что на севере находятся огромные земли, которые никто не обрабатывает — в то время как здесь правоверные ютятся на крохотных клочках каменистой, неплодородной земли в горах. Даже когда мы одержим победу, и американские харбии уберутся с залитой кровью правоверных земли Афганистана — разве на этом джихад будет закончен? Разве может джихад закончиться до того часа, когда не останется ни клочка земли, на котором не славили бы Аллаха. Разве голодные и угнетенные мусульмане — не имеют права жить на лучшей земле, чем сейчас?
Это — говорили уже тогда.
Так он, в числе прочих — вернулся. Вернулся на Родину, которую навсегда отверг в груди. Вернулся, чтобы убивать…
Его семья осела в Ижевске, небольшом городе, где жили русисты. Он нашел их — хотя сам он жил не в Ижевске и не мог пока приехать…
Пистолет в последний раз дернулся в руке — и бежавшая женщина, толстая, нескладная, уродливая, выставившая свое уродство напоказ — споткнулась и упала, что-то крича. Из черной дырки в спине потекла кровь. Кричал что-то и ребенок, руку которого она выпустила из своей руки…
Он навел пистолет на ребенка и нажал на спуск — но выстрела не последовало. Магазин был пуст…
Значит, на сегодня все. Аллаху Акбар!
Кричали со всех сторон. Прижимая пистолет так, чтобы его не было видно, он бросился вместе со всеми к узкой лестнице, ведущей с пляжа в парк Кирова. У самой лестницы — бросил пистолет за линию кустарника, где валялись всякие обертки, пустые пивные банки, презервативы и прочий харам…
Наверху он, хромая — проскочил мимо двух ментов, которые ошалело пытались что-то сделать, сами не зная, что. Побежал дальше. Проскочил зону отдыха парка, побежал дальше. На стоянке зоопарка — его ждал неприметный серебристый седан Хендай. Выезд из города — совсем рядом, перекрыть город не успеют. Сыну и жене — он сказал что делать — да и не тронут их. Никто их не тронет — потому что сын стучит ФСБ, считается агентом…
Перед тем, как сесть в машину — он бросил сотовый, шарахнул по ему каблуком. Американцы — прекрасно умеют выслеживать людей по сотовому — а в последнее время это хорошо научились делать и русисты. Рисковать не стоит — он знал, куда ехать, где его встретят и укроют…
На звонок, пришедший на этот аппарат через несколько минут никто не ответил. И на все последующие — тоже…
Последний из террористов, прошедший весь пляж до конца — поднялся на небольшой взгорок, которым заканчивался пляж, там было что-то вроде бухточки и тут били ключи. Никакой лодки — конечно же не было…
Выстрелив и убив мужчину — он бросился по крутой тропке в парк, который здесь переходил в глухой лес…
Бронированный КамАЗ остановился у ограды парка Кирова — и из него один за другим стали выпрыгивать бойцы в черной боевой униформе спецназа, с автоматами и снайперскими винтовками, в шлемах с забралами, выдерживающими попадание пули ТТ. От обычных полицейских бойцы Кречета отличались как волкодав от дворняги — и повадками и снаряжением, всем. В отряде — было целых четыре снайпера, в том числе женщина, майор полиции, мастер спорта по биатлону. Последним — выбрался проводник с собакой.
Командир спецотряда, подполковник полиции Лобов коротко переговорив по сотовому с начальством, махнул рукой
— За мной!
Последний из остающихся в живых террористов — заполошно дыша, бежал по лесной тропинке, ведущей к очистным и к санаторию. Автомат оттягивал руку — но бросать его было нельзя, кажется, там оставались патроны. Граната в кармане больно била по ноге. Куда бежать дальше — он не знал, просто знал, что надо бежать. Харбии — на хвосте.
И этот тоже — был русским, даже не татарином — русским! Родился в семье, где не было отца. Мать — пила, уволили с работы — спилась совершенно. С детства шлындал по улицам, «подшибал» мелочь у малолеток, калымил на Сенной.[17] Никому он не был нужен… сейчас вообще никто и никому не был нужен. Пока не встретил девчонку… а та его познакомила с правоверными. Потому что и сама была правоверной.
В исламе — он нашел то, что не находил до этого нигде — ни в школе, ни в церкви. Из церкви его погнали — оборванный, озлобленный, он просто не вписывался. Из школы — он ушел, потому что бил «маменькиных сынков», вымещая свою злобу на весь этот поганый мир, отбирал у них деньги — а родительский комитет в итоге ополчился на него — десяток взрослых на одного пацана. Он слышал про Союз ветеранов, про то как они «гоняют черных» — но у него с детства были друзья из цыган — а вот русские ему ничего хорошего не сделали. Сделали — только правоверные из подпольной ваххабитской ячейки.
Ислам — нравился ему всем. В исламе — если человеку негде переночевать, он может пойти и переночевать в мечети, и никто ничего ему не скажет. Попробуй-ка, приди, переночуй в православном храме — как тебя оттуда вышибут! В исламе — жертвовать во время праздников надо было не мечети — а бедным. Зарезал на праздник барана — треть отдай бедным. И часть закята, собираемого с мусульман — тоже полагается отдавать бедным. Конечно, не все и не всегда это делали — но как объяснили пацану его новые друзья: есть настоящие мусульмане, а есть ненастоящие — это хуже неверных. Ненастоящие мусульмане — это как раз те, чьи Порши стоят на Азина во время Ураза-Байрам, так что не проехать — и при этом они пьют харам и подчиняются тагуту. Это те, которые отстроили шикарную мечети в центре, за Сенной — но при этом не дают ни рубля тем, кто идет по пути Джихада, не принимают раненых мусульман и не вредят русистам. Они только с виду благочестивые — а на самом деле держат собак, пьют харам и дают деньги в рост. И прикрываются словами… типа «Джихад это что, а вот вы попробуйте реабилитировать хотя бы одного наркомана».
